Историк Лев Лурье — о несвоевременности и
современности Лермонтова
Двухсотлетие Лермонтова, которое
отмечается на этой неделе, оставляет в
растерянности. Множество мероприятий
и их торжественность совершенно
заслоняют само лермонтовское наследие,
которое, как ни крути, к нынешнему
курсу на казенный патриотизм и к
пренебрежению к любому инакомыслию — не пришьешь.
Лермонтов, как это было
и при жизни, опять оказывается против
течения. Современники его за это не
любили. Советской власти, которой
удалось обстругать поэта до дежурного
разоблачителя царизма, его "странная
любовь" к России казалась крайне
подозрительной. Это подозрение и
сегодня никуда не делось. И все-таки одно
не подвергается сомнению — гений! Как
поэту 200 лет удается оставаться в
оппозиции, выяснял "Огонек"
Лев Лурье, историк
Николай I (а он наряду со Сталиным был самым начитанным в русской литературе нашим правителем) писал: "Я дочитал "Героя" до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое преувеличенное изображение презренных характеров, которое имеется в нынешних иностранных романах. <...> По моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора".
Государь был прав, Лермонтов — натуральная пятая колонна, самый антипатриотичный из русских поэтов, называвший свою родину "немытой". Его не трогают "ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой, ни темной старины заветные преданья".
Он со свирепым восторгом прорицает:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь...
Классовой ненавистью пропитана "Смерть поэта":
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи!..
<...>
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Боевой офицер, не кланявшийся пулям горцев, Лермонтов воспринимал и кавказскую войну без патриотического пафоса. Недаром в Грозном стоит памятник Лермонтову, а Джохар Дудаев любил декламировать "Измаил-Бея".
Горят аулы; нет у них защиты.
Врагом сыны отечества разбиты.
<...>
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою.
Впрочем, такова жизнь:
Бесплодного Кавказа племена
Питаются разбоем и обманом,
И в знойный день, и под ночным туманом
Отважность их для русского страшна...
Рассказ о Лермонтове получается политический, с послевкусием.
Как писал Юрий Тынянов: "Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение — Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением. А там — с Лермонтова идет по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары".
Время, доставшееся Лермонтову,— грустное.
Предыдущее, перед Михаилом Юрьевичем поколение — гвардейские офицеры, острословы, эрудиты, дуэлянты,— определяли интеллектуальный ландшафт России со времен Екатерины II. Военными были Чаадаев, Вяземский, Боратынский, Рылеев, Батюшков, Денис Давыдов. В гвардейской среде вырос Пушкин. Золотой век выпал тем, чья молодость пришлась на царствование Александра I. "Властитель слабый и лукавый" не навязывал свои вкусы и идеологию просвещенному меньшинству и сквозь пальцы смотрел на "секретнейшие союзы по четвергам", где тогдашние умники обсуждали возможности либеральных преобразований, а "меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал".
Со времени последнего, неудавшегося дворцового переворота, получившего название "восстание декабристов", гвардию и вообще большой свет оттеснили на периферию культурной жизни. Николай I поунял освободителей Европы от Наполеона. Он помнил: и дед, Петр III, и отец, Павел I, были убиты "русскими янычарами". А в роковые дни междуцарствия генералитет, включая петербургского генерал-губернатора Михаила Андреевича Милорадовича, командующего гвардейским корпусом Александра Воинова, командующего гвардейской пехотой Карла Бистрома, пытался вести собственную политическую игру. Умников окоротили, кто ушел в отставку, кого перевели в провинцию.
Вольница последнего десятилетия Александрова царствования закончилась.
Лермонтов — последний в ряду гвардейцев-писателей.
Между поколениями
Гвардейцы постепенно оттеснялись на периферию общественной жизни, из Чацких становились Скалозубами, в лучшем случае — Вронскими. "Да, были люди в наше время,/ Могучее, лихое племя: Богатыри — не вы". Литераторы всегда ходят стайками, в русской литературной среде сильно гуртовое начало. И только Лермонтов — один-одинешенек. Его светские приятели по "Кружку шестнадцати" не прославились ни на литературном, ни на военном поприще. Отметить стоит разве что князя Ивана Гагарина, ставшего иезуитом и напечатавшего в Париже брошюру "Россия, станет ли она католической?", после чего въезд на родину был закрыт для него навсегда.
Одиночество Лермонтова объясняется даже не отсутствием литераторов-сверстников. Гоголь родился в 1809-м, Белинский — в 1811-м, Герцен и Гончаров — в 1812-м, Огарев — в 1813-м, Лермонтов — в 1814-м.
Потом — перерыв и появление блестящей генерации "людей сороковых годов": Алексей Константинович Толстой — 1817-й, Тургенев — 1818-й, Фет — 1820-й, Некрасов, Достоевский, Майков — 1821-й, Островский — 1823-й, Лев Толстой — 1828-й.
Лермонтов не был знаком ни с Пушкиным, ни с Гоголем. Люди этого круга считали Лермонтова поверхностным кривлякой. Петр Вяземский: "Дух независимости, претензия на независимость, на оригинальность, и конец всего, что все делает навыворот". Евгений Боратынский: "Человек, без сомнения, с большим талантом, но мне морально не понравился".
С Николая Гоголя (он на пять лет старше Лермонтова) русская литература перестает быть делом выпускников Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища. Сверстники Михаила Юрьевича — Белинский, Герцен, Гончаров, следующая генерация — Тургенев, Достоевский, Некрасов, Чернышевский, Островский — с военной средой связаны не были.
Эта группа писателей видела в Лермонтове талантливого чужого. Его невозможно представить себе в компании Станкевича, Герцена, Огарева, Бакунина, спорящим о Гегеле. Он принадлежал к социальному кругу, глубоко чуждому своим сверстникам,— писателям "натуральной школы".
"О Лермонтове говорили как о балованном отпрыске аристократической семьи, как об одном из тех бездельников, которые погибают от скуки и пресыщения",— писал Александр Герцен. Встреча Лермонтова с почитавшим его Белинским привела скорее к взаимному отчуждению. "Сомневаться в том, что Лермонтов умен,— говорил Белинский,— было бы довольно странно, но я ни разу не слыхал от него ни одного дельного и умного слова. Он, кажется, нарочно щеголяет светскою пустотою". Как писал Иван Тургенев: "Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба".
И правда, поэт чувствовал себя абсолютным одиночкой:
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка,
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,—
Такая пустая и глупая шутка!
Все тот же Герцен: "Лермонтов же так свыкся с отчаяньем и враждебностью, что не только не искал выхода, но и не видел возможности борьбы или соглашения. Лермонтов никогда не знал надежды, он не жертвовал собой, ибо ничто не требовало этого самопожертвования. Он не шел, гордо неся голову, навстречу палачу, как Пестель и Рылеев, потому что не мог верить в действенность жертвы; он метнулся в сторону и погиб ни за что".
Продолжение не следует
Пессимизм Лермонтова по отношению к современной ему России — уникален. У славянофилов, да и у большинства западников, оставалась вера или в артель единомышленников, или в русского крестьянина, естественного человека, не растерявшего вековечные нравственные ценности. Для Лермонтова "дрожащие огни печальных деревень" с их "топаньем и свистом под говор пьяных мужиков" — милая часть родного пейзажа, не более.
Умные гвардейцы времен Лермонтова — "лишние люди", как и его герой Григорий Александрович Печорин. Сборник новелл совершенно не укладывался в представление начальства об офицере и патриоте.
Лермонтову досталась тяжелая судьба в отвратительное время:
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
При жизни отдельным изданием вышел только "Герой нашего времени" и один сборник его стихов, подавляющее большинство опусов опубликуют посмертно. Первое собрание сочинений вышло через 19 лет после смерти, в 1860 году. Он умер в неполные 27. Россию ожидало "мрачное семилетие" последних лет царствования Николая I.
Год рождения в нашей стране для писателя — важнейший биографический фактор. Те, кто встречает в юности поворот от короткого относительного либерализма к долгой реакции — в особенно тяжелом положении. В год восстания декабристов Лермонтову было 11 лет, как Даниилу Хармсу в 1917-м. Обрести покой и славу, когда привычная с детства атмосфера решительно меняется, почти невозможно. Первые книги Владимира Сорокина, Сергея Гандлевского, Саши Соколова, Виктора Кривулина, Елены Шварц вышли на родине, когда авторам было уже за 40. Во времена их молодости царила сусловская цензура. Что говорить об Андрее Платонове, Варламе Шаламове, Леониде Добычине, Михаиле Булгакове?
Сверстники Лермонтова или те, кто ему наследовал, еще 15 лет после его смерти будут жить в худшую для русских писателей пору (только 1930-1940-е и 1970-е могут с ней сравниться). Эмигрируют Огарев и Герцен; Гончаров укроется на фрегате "Паллада"; сошлют Тургенева, Салтыкова; поденщиной будет кормиться Некрасов, Достоевский пойдет на каторгу; Гоголь сожжет вторую часть "Мертвых душ" и сойдет с ума...
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
Так же о своем поколении и у Николая Некрасова:
Но иногда пройти сторонкой
В вопросе грозном и живом,
Но понижать мой голос звонкий
Перед влиятельным лицом —
Увы! вошло в мою натуру!
Не от рожденья я таков,
Но я прошел через цензуру
Незабываемых годов.
К счастью, долгие морозы и в России неизбежно сменяются бурными оттепелями. В 1855 году Николай I умрет. Младшие современники Лермонтова создадут и издадут великую русскую прозу. "Бедные люди" обернутся "Идиотом" и "Преступлением и наказанием", "Обыкновенная история" — "Обломовым", "Севастопольские рассказы" — "Войной и миром".
И только для Лермонтова — продолжения не будет.
Лермонтов-мем
Цифры
Самые популярные строки поэта, вошедшие в массовое сознание
Несмотря на очень низкий уровень знания литературы современными школьниками и фактически утраченную в стране культуру цитирования, наследие Лермонтова разошлось на фразочки, обросло интерпретациями и шуточными продолжениями. Лермонтов стал мемом и фактом массовой культуры, а значит, как бы ни дичало общество, весь он не умрет. "Огонек" составил рейтинг самых популярных цитат из произведений Михаила Лермонтова (учитывалось количество ссылок на "Яндексе"). Стоит ли удивляться, что первую строчку заняли гламурные "звезды", а патриотический "дядя" из "Бородино" — последнюю.
"И звезда с звездою говорит" — 17 млн
"Выхожу один я на дорогу" — 7 млн
"Люблю Россию я, но странною любовью" — 2 млн
"Не вынесла душа поэта" — 1 млн
"Страна рабов, страна господ" — 1 млн
"Богатыри — не вы!" — 928 тысяч
"Печально я гляжу на наше поколенье" — 912 тысяч
"Нет, я не Байрон, я другой!" — 936 тысяч
"И скучно, и грустно, и некому руку подать" — 817 тысяч
"Скажи-ка, дядя, ведь недаром..."-- 619 тысяч
ИСТОЧНИКсовременности Лермонтова
Двухсотлетие Лермонтова, которое
отмечается на этой неделе, оставляет в
растерянности. Множество мероприятий
и их торжественность совершенно
заслоняют само лермонтовское наследие,
которое, как ни крути, к нынешнему
курсу на казенный патриотизм и к
пренебрежению к любому инакомыслию — не пришьешь.
Лермонтов, как это было
и при жизни, опять оказывается против
течения. Современники его за это не
любили. Советской власти, которой
удалось обстругать поэта до дежурного
разоблачителя царизма, его "странная
любовь" к России казалась крайне
подозрительной. Это подозрение и
сегодня никуда не делось. И все-таки одно
не подвергается сомнению — гений! Как
поэту 200 лет удается оставаться в
оппозиции, выяснял "Огонек"
Лев Лурье, историк
Николай I (а он наряду со Сталиным был самым начитанным в русской литературе нашим правителем) писал: "Я дочитал "Героя" до конца и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое преувеличенное изображение презренных характеров, которое имеется в нынешних иностранных романах. <...> По моему убеждению, это жалкая книга, обнаруживающая большую испорченность ее автора".
Государь был прав, Лермонтов — натуральная пятая колонна, самый антипатриотичный из русских поэтов, называвший свою родину "немытой". Его не трогают "ни слава, купленная кровью, ни полный гордого доверия покой, ни темной старины заветные преданья".
Он со свирепым восторгом прорицает:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь...
Классовой ненавистью пропитана "Смерть поэта":
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи!..
<...>
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!
Боевой офицер, не кланявшийся пулям горцев, Лермонтов воспринимал и кавказскую войну без патриотического пафоса. Недаром в Грозном стоит памятник Лермонтову, а Джохар Дудаев любил декламировать "Измаил-Бея".
Горят аулы; нет у них защиты.
Врагом сыны отечества разбиты.
<...>
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель;
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою.
Впрочем, такова жизнь:
Бесплодного Кавказа племена
Питаются разбоем и обманом,
И в знойный день, и под ночным туманом
Отважность их для русского страшна...
Рассказ о Лермонтове получается политический, с послевкусием.
Как писал Юрий Тынянов: "Всегда в крови бродит время, у каждого периода есть свой вид брожения. Было в двадцатых годах винное брожение — Пушкин. Грибоедов был уксусным брожением. А там — с Лермонтова идет по слову и крови гнилостное брожение, как звон гитары".
Время, доставшееся Лермонтову,— грустное.
Предыдущее, перед Михаилом Юрьевичем поколение — гвардейские офицеры, острословы, эрудиты, дуэлянты,— определяли интеллектуальный ландшафт России со времен Екатерины II. Военными были Чаадаев, Вяземский, Боратынский, Рылеев, Батюшков, Денис Давыдов. В гвардейской среде вырос Пушкин. Золотой век выпал тем, чья молодость пришлась на царствование Александра I. "Властитель слабый и лукавый" не навязывал свои вкусы и идеологию просвещенному меньшинству и сквозь пальцы смотрел на "секретнейшие союзы по четвергам", где тогдашние умники обсуждали возможности либеральных преобразований, а "меланхолический Якушкин, казалось, молча обнажал цареубийственный кинжал".
Со времени последнего, неудавшегося дворцового переворота, получившего название "восстание декабристов", гвардию и вообще большой свет оттеснили на периферию культурной жизни. Николай I поунял освободителей Европы от Наполеона. Он помнил: и дед, Петр III, и отец, Павел I, были убиты "русскими янычарами". А в роковые дни междуцарствия генералитет, включая петербургского генерал-губернатора Михаила Андреевича Милорадовича, командующего гвардейским корпусом Александра Воинова, командующего гвардейской пехотой Карла Бистрома, пытался вести собственную политическую игру. Умников окоротили, кто ушел в отставку, кого перевели в провинцию.
Вольница последнего десятилетия Александрова царствования закончилась.
Лермонтов — последний в ряду гвардейцев-писателей.
Между поколениями
Гвардейцы постепенно оттеснялись на периферию общественной жизни, из Чацких становились Скалозубами, в лучшем случае — Вронскими. "Да, были люди в наше время,/ Могучее, лихое племя: Богатыри — не вы". Литераторы всегда ходят стайками, в русской литературной среде сильно гуртовое начало. И только Лермонтов — один-одинешенек. Его светские приятели по "Кружку шестнадцати" не прославились ни на литературном, ни на военном поприще. Отметить стоит разве что князя Ивана Гагарина, ставшего иезуитом и напечатавшего в Париже брошюру "Россия, станет ли она католической?", после чего въезд на родину был закрыт для него навсегда.
Одиночество Лермонтова объясняется даже не отсутствием литераторов-сверстников. Гоголь родился в 1809-м, Белинский — в 1811-м, Герцен и Гончаров — в 1812-м, Огарев — в 1813-м, Лермонтов — в 1814-м.
Потом — перерыв и появление блестящей генерации "людей сороковых годов": Алексей Константинович Толстой — 1817-й, Тургенев — 1818-й, Фет — 1820-й, Некрасов, Достоевский, Майков — 1821-й, Островский — 1823-й, Лев Толстой — 1828-й.
Лермонтов не был знаком ни с Пушкиным, ни с Гоголем. Люди этого круга считали Лермонтова поверхностным кривлякой. Петр Вяземский: "Дух независимости, претензия на независимость, на оригинальность, и конец всего, что все делает навыворот". Евгений Боратынский: "Человек, без сомнения, с большим талантом, но мне морально не понравился".
С Николая Гоголя (он на пять лет старше Лермонтова) русская литература перестает быть делом выпускников Пажеского корпуса и Николаевского кавалерийского училища. Сверстники Михаила Юрьевича — Белинский, Герцен, Гончаров, следующая генерация — Тургенев, Достоевский, Некрасов, Чернышевский, Островский — с военной средой связаны не были.
Эта группа писателей видела в Лермонтове талантливого чужого. Его невозможно представить себе в компании Станкевича, Герцена, Огарева, Бакунина, спорящим о Гегеле. Он принадлежал к социальному кругу, глубоко чуждому своим сверстникам,— писателям "натуральной школы".
"О Лермонтове говорили как о балованном отпрыске аристократической семьи, как об одном из тех бездельников, которые погибают от скуки и пресыщения",— писал Александр Герцен. Встреча Лермонтова с почитавшим его Белинским привела скорее к взаимному отчуждению. "Сомневаться в том, что Лермонтов умен,— говорил Белинский,— было бы довольно странно, но я ни разу не слыхал от него ни одного дельного и умного слова. Он, кажется, нарочно щеголяет светскою пустотою". Как писал Иван Тургенев: "Внутренне Лермонтов, вероятно, скучал глубоко; он задыхался в тесной сфере, куда его втолкнула судьба".
И правда, поэт чувствовал себя абсолютным одиночкой:
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка,
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг,—
Такая пустая и глупая шутка!
Все тот же Герцен: "Лермонтов же так свыкся с отчаяньем и враждебностью, что не только не искал выхода, но и не видел возможности борьбы или соглашения. Лермонтов никогда не знал надежды, он не жертвовал собой, ибо ничто не требовало этого самопожертвования. Он не шел, гордо неся голову, навстречу палачу, как Пестель и Рылеев, потому что не мог верить в действенность жертвы; он метнулся в сторону и погиб ни за что".
Продолжение не следует
Пессимизм Лермонтова по отношению к современной ему России — уникален. У славянофилов, да и у большинства западников, оставалась вера или в артель единомышленников, или в русского крестьянина, естественного человека, не растерявшего вековечные нравственные ценности. Для Лермонтова "дрожащие огни печальных деревень" с их "топаньем и свистом под говор пьяных мужиков" — милая часть родного пейзажа, не более.
Умные гвардейцы времен Лермонтова — "лишние люди", как и его герой Григорий Александрович Печорин. Сборник новелл совершенно не укладывался в представление начальства об офицере и патриоте.
Лермонтову досталась тяжелая судьба в отвратительное время:
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить,
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
При жизни отдельным изданием вышел только "Герой нашего времени" и один сборник его стихов, подавляющее большинство опусов опубликуют посмертно. Первое собрание сочинений вышло через 19 лет после смерти, в 1860 году. Он умер в неполные 27. Россию ожидало "мрачное семилетие" последних лет царствования Николая I.
Год рождения в нашей стране для писателя — важнейший биографический фактор. Те, кто встречает в юности поворот от короткого относительного либерализма к долгой реакции — в особенно тяжелом положении. В год восстания декабристов Лермонтову было 11 лет, как Даниилу Хармсу в 1917-м. Обрести покой и славу, когда привычная с детства атмосфера решительно меняется, почти невозможно. Первые книги Владимира Сорокина, Сергея Гандлевского, Саши Соколова, Виктора Кривулина, Елены Шварц вышли на родине, когда авторам было уже за 40. Во времена их молодости царила сусловская цензура. Что говорить об Андрее Платонове, Варламе Шаламове, Леониде Добычине, Михаиле Булгакове?
Сверстники Лермонтова или те, кто ему наследовал, еще 15 лет после его смерти будут жить в худшую для русских писателей пору (только 1930-1940-е и 1970-е могут с ней сравниться). Эмигрируют Огарев и Герцен; Гончаров укроется на фрегате "Паллада"; сошлют Тургенева, Салтыкова; поденщиной будет кормиться Некрасов, Достоевский пойдет на каторгу; Гоголь сожжет вторую часть "Мертвых душ" и сойдет с ума...
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
Так же о своем поколении и у Николая Некрасова:
Но иногда пройти сторонкой
В вопросе грозном и живом,
Но понижать мой голос звонкий
Перед влиятельным лицом —
Увы! вошло в мою натуру!
Не от рожденья я таков,
Но я прошел через цензуру
Незабываемых годов.
К счастью, долгие морозы и в России неизбежно сменяются бурными оттепелями. В 1855 году Николай I умрет. Младшие современники Лермонтова создадут и издадут великую русскую прозу. "Бедные люди" обернутся "Идиотом" и "Преступлением и наказанием", "Обыкновенная история" — "Обломовым", "Севастопольские рассказы" — "Войной и миром".
И только для Лермонтова — продолжения не будет.
Лермонтов-мем
Цифры
Самые популярные строки поэта, вошедшие в массовое сознание
Несмотря на очень низкий уровень знания литературы современными школьниками и фактически утраченную в стране культуру цитирования, наследие Лермонтова разошлось на фразочки, обросло интерпретациями и шуточными продолжениями. Лермонтов стал мемом и фактом массовой культуры, а значит, как бы ни дичало общество, весь он не умрет. "Огонек" составил рейтинг самых популярных цитат из произведений Михаила Лермонтова (учитывалось количество ссылок на "Яндексе"). Стоит ли удивляться, что первую строчку заняли гламурные "звезды", а патриотический "дядя" из "Бородино" — последнюю.
"И звезда с звездою говорит" — 17 млн
"Выхожу один я на дорогу" — 7 млн
"Люблю Россию я, но странною любовью" — 2 млн
"Не вынесла душа поэта" — 1 млн
"Страна рабов, страна господ" — 1 млн
"Богатыри — не вы!" — 928 тысяч
"Печально я гляжу на наше поколенье" — 912 тысяч
"Нет, я не Байрон, я другой!" — 936 тысяч
"И скучно, и грустно, и некому руку подать" — 817 тысяч
"Скажи-ка, дядя, ведь недаром..."-- 619 тысяч
Комментариев нет:
Отправить комментарий